Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1870 – 1874
Именно Он, господин Озерский? Кондратьев? Или?
Ездил в Тулу, но многие в Санкт—Петербурге имеют знакомых, родственников в тех краях и Сергеев Ивановичей немало. В этой стороне есть преимущество, что когда будет злодей пойман, Тула будет говорить супротив него. А почему собственно я думаю, пронеслось в голове, что неизвестный проживает в Озерках? От названной фамилия. А почему он не может проживать в Озерном переулке?
– Иван Дмитрич! – радостный Жуков распахнул дверь, – по отосланным частям приметам задержан на станции Озерки молодой человек, назвавшийся при аресте Иевлевым Степаном.
– Где он?
– За ним отправлен Милованов.
– По прибытии ко мне.
– Так точно, – ответил сияющий Михаил, прикрыв дверь.
На чем это я остановился? Ах да, Озерный переулок. Тфу ты, – пробурчал Путилин. – Ладно утро вечера мудренее.
Казалось, время тянется настолько медленно, что стрелки напольных часов стоят на месте без всякой попытки продвинуться вперед.
Как нельзя кстати, появился дежурный чиновник, доложивший о прибытии задержанного, сопровождаемого агентами Миловановым и Сергачевым.
– Что за безобразие? – послышался вначале приятный голос, а уж вслед за ним в кабинет вошел высокий молодой человек немногим старше двадцати лет в расстегнутом пальто и шапкой в левой руке. Правая была перевязана белой повязкой. – Я требую объяснений, – и он бесцеремонно расположился на стуле, закинув ногу на ногу.
– Добрый день, молодой человек, – спокойным тоном и улыбкой произнёс хозяин кабинета, – разрешите представиться Иван Дмитриевич Путилин, начальник санкт—петербургской сыскной полиции и, если Вы задержаны, то имеются веские причины, чтобы это сделать для устранения дальнейших недоразумений, которые могут ожидать в будущем.
Приведенный с минуту тяжело дышал и когда пришел в себя сказал:
– Извините, но я не понимаю столь бесцеремонного отношения полиции к моей персоне.
– Прошу прощения, Степан, – на секунду замолчал.
– Степан Ильич Иевлев, если угодно.
– Степан Ильич, мне не хотелось бы причинять Вам излишнее беспокойство, но прошу ответить на несколько вопросов.
– Не возражаю.
– Вы, если не ошибаюсь, студент?
– Правда Ваша, я прохожу обучение в Университете.
– Скажите, не имеются ли у Вас родственников или знакомых в Тульской губернии?
– Там имение моих родителей.
– Давно ли Вы там гостили?
– На Рождество, я понимаю, что за заданным вопросом последует: когда я воротился?
– Совершенно верно.
– Я прибыл на Николаевский вокзал седьмого января.
– Где Вы проживаете?
– Я квартирую в доме господине Семенцова в Озерках?
– Позвольте полюбопытствовать, давно?
– Года полтора.
– Вы в силу жизненных обстоятельств пользуетесь ссудными кассами?
– Мне не хотелось затрагивать эту сторону моей жизни.
– Хорошо, тогда прошу ответить, когда Вы повредили руку?
– Здесь в отличии от предыдущего вопроса секрета нет, одиннадцатого числа к господину Семенцову приехал погостить его племянник офицер, вот я неудачно взял его саблю и повредил руку.
– Свидетели происшествия были?
– Увы, нет, мне было стыдно, что я не маленький мальчик, а сумел повредить руку, поэтому только на следующий день заехал к доктору, который наложил мне повязку.
– Извините, но я вынужден в силу службы настаивать на вопросе о ссудных кассах.
– Извольте.
– Я молодой человек и не склонен жить затворником, поэтому иногда испытываю нехватку денежных средств. Ну и приходиться пользовать данный вид кредита.
– Вы являетесь постоянным посетителем какой—нибудь одной или нескольких?
– Нет, нет, в последний раз я воспользовался недавно открытой на Вознесенском проспекте, к слову я выкупил свой заклад 12 во второй половине дня.
– Каков был заклад?
– Табакерка с вензелем.
– Украшенная камнями?
– Совершенно верно.
– Она при Вас?
Иевлев достал из кармана табакерку и протянул начальнику сыска.
– Красивая вещица.
– Она достается сыну от отца в течении двухсот лет.
– Вы закладывали ее у господина Сурова?
– Да? – удивленно произнёс Степан Ильич.
– Господин Суров давал Вам расписку на нее?
– Да, я ее возвратил в тот же день, когда получил табакерку.
– Кто Вам обрабатывал рану на руке?
Иевлев назвал фамилию, помощник Путилина, не создавая шума, вышел для проверки.
– А в чем собственно дело? Я не могу воспользоваться своими вещами, как мне заблагорассудится? Или вышел новый закон о запрещении данного вида ссуд?
– Прошу Вас, успокойтесь, Степан Ильич. Не помните, в котором часу Вы были у господина Сурова?
– Боюсь, точное время назвать не могу, – молодой человек задумался, – не знаю, может в пятом, может в шестом. Не помню, – покачал головою, – я к нему зашел на несколько минут. Передал деньги и расписку, получил обратно табакерку и ушел.
– В ссудной кассе хозяин был один?
– Нет, я не обратил внимания. После приезда из дома у меня были деньги и при том 12 числа был срок выкупа, поэтому мне незачем было засиживаться у господина Сурова. И я особо не интересовался, есть ли кто еще у него.
– Скажите, Степан Ильич, а Вы никого не встретили, когда выходили из флигеля?
– Не могу сказать, я спешил. Нет, не помню. А в чем собственно дело?
– Видите ли, после вашего ухода господин Суров был убит.
– И вы думаете, – Иевлев вскочил со стула, его лица пылало, – что это сотворил я? Это возмутительно, я не позволю бросать такие обвинения!
– Степан Ильич, – спокойным тоном произнёс Путилин, немного охладив пыл молодого человека, – я не обвиняю Вас в злодеянии, но я обязан докопаться до истины, ибо убийца на свободе.
– Не убивал я, – уже не возмущение, а смущение охватило лицо Иевлева, – да и зачем мне.
– Успокойтесь. Возможно, вы последний видевший хозяина кассы в живых и поэтому помогите разобраться мне и найти виновного.
– Чем я могу помочь?
– Вспомните, был ли кто в кассе еще, не попадался ли навстречу Вам во дворе?
Молодой человек задумался, нахмурившееся лицо и шевелящиеся губы говорили, что он силиться припомнить тот день и события, происшедшие с ним.
– В тот день я пробыл у господина Сурова не более пяти минут. Он поздоровался. Сказал, что ему нравятся аккуратные люди, затем открыл железный шкап, достал оттуда табакерку и канцелярскую книгу в переплете. Взял расписку, – Иевлев говорил медленно, боясь что—то упустить, – положил мою бумагу среди страниц, мы попрощались и я ушел. Хозяин сам закрыл за мною дверь. Вот и все.
– Вам ничего не показалось странным.
– Если только, что он был каким—то в тот день суетливым и побыстрее старался завершить со мною дело.
– Вспомните, не видели ли там чужих пальто или еще чего—либо.
– Господин Путилин, прошу прощения, но я не могу сказать, потому что не знаю, в чем ходил сам хозяин кассы.
Дверь приоткрылась, и из—за нее выглянул Жуков и поманил Ивана Дмитриевича рукою.
– Извините, – поднялся из—за стола Путилин, – я с Вашего позволения покину Вас на минуту.
– Да, да.
– Иван Дмитрич, – произнёс почти шепотом Михаил, – пока ездил к доктору, я распорядился привести господина Меллера.
– Молодец.
– Иевлев был у доктора в полдень двенадцатого, то есть до убийства.
– Хорошо, но он мог повредить повторно рану вечером при убийстве.
– Иван Дмитриевич, доктор утверждает, что Иевлев не смог бы держать нож в руке и соответственно нанести такие удары убитым.
– Ювелир здесь?
– С минуты на минуту будет.
– Сразу же веди его в кабинет.
– Слушаюсь.
Иевлев сидел в той же позе. Побледневшее лицо осунулось, и он не выглядел таким самоуверенным, как при первых минутах допроса.
– Степан Ильич, Вы можете описать тот день?
– Увы, господин Путилин, я бы с радостью, но рука не зажила и я не смогу ничего в ней держать.
– Печально.
Раздался стук, в кабинет вошел господин Меллер в бобровой шубе с тростью, словно со шпагой в руке.
– Добрый день, Иван Дмитриевич! Приехали ваши агенты и передали, что вы хотели меня видеть? – он скользнул по Иевлеву беглым взглядом.
– Добрый день! Совершенно верно. Я хотел задать вам один вопрос, господин Меллер, Вам не знаком этот господин, – и он указал на Степана Ильича.
– Нет, Иван Дмитриевич, не имею чести знать.
– Благодарю, господин Меллер, и извините, что пришлось вас оторвать от неотложных дел. Но, увы, такова наша служба, не терпит отлагательств.
– Я могу быть свободным?
– Да, господин Меллер, вы очень мне помогли и я не смею больше Вас задерживать.
– Разрешите откланяться!
– Честь имею.
Молодой человек недоуменно смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену, игравшую не последнюю роль в его судьбе.
